Сегодня в шесть утра умер Колька – гражданин братской Украины, соискатель российского гражданства, которое так и не успел получить, хотя живёт в нашем посёлке уж лет десять. Всё что-то оформлял, оформлял, ездил в какой-то громадный Центр на другой стороне Москвы, где регистрируются мигранты, да так и не сумел получить «самую окончательную бумажку».
«Скорая» приехала минут через двадцать после вызова, у нас в районе вообще неплохо работает «скорая», но – не успела: сердце. Было ему слегка за сорок.
Колька – квалифицированный рабочий, но за всю жизнь ни разу не имел стабильной длительной работы: заводы когда-то промышленного Запорожья, откуда он родом, закрывались, покупались невесть какими богатеями и тоже закрывались: самостийная Украина входила в мир цивилизации и европейских ценностей, а в этом мире украинская промышленность не трэба.
Теперь Украина, похоже, европеизируется до нитки. Оно и понятно: когда она полностью и безоговорочно откроется Европе, её металлургия, химия, авиация и сельское хозяйство – немедленно сгинет. Нет, его никто не будет бомбить и взрывать – фи, какое варварство, прошлый век! – оно просто не выдержит конкуренции и уступит место сильнейшему. Эффективнейшему.
Колькина мать (между прочим, инженер-проектировщик в прошлой жизни) живёт в России в няньках, ну и Колька был при ней. С работой как-то не складывалось: то мыл электрички, то кому-то помогал по саду, то мастерил что-то, то собак выгуливал: он добрый, зверьё его любило. Семьи у него никогда не было: какая семья, когда ни работы, ни зарплаты? Была в последнее время сожительница, к которой он сильно привязался. А она возьми да и умри в одночасье. Колька переживал сильно, отчего стал пить пуще прежнего.
Как-то, возвратясь из Запорожья, он рассказал: в его классе было 18 мальчишек, в живых осталось четверо. (Теперь трое). В сорок с небольшим лет. Это же чисто военные потери!
Вот такова цена прогресса и вхождения в семью европейских народов. Честное слово, лучше б мы оставались азиатами и дикарями.
Много таких колек, очень много, изо всех братских республик бывшего СССР.
Как-то вечером мы с дочкой прогуливали собаку и встретили сравнительно молодую женщину, которая заблудилась и не могла попасть на шоссе. Мы довели её до дороги, и она нам рассказала свою историю. Она – молдаванка, приехала в наш посёлок поискать работы няньки, домработницы, всё равно кого, но место, которое ей кто-то указал, оказалось уже занятым. По профессии она - учительница, но вот ищет хоть какую-то работу здесь. Живёт на птичьих правах с такими же горемыками в одной комнате, которую придётся скоро освобождать. Устроиться на работу нужно как можно скорее, т.к. дома ждёт семья, где она – кормилец.
Дочка, помню, была впечатлена: как тяжело, оказывается, жить не в своём доме, даже не в своей стране. Эмиграция – это всегда несчастье, как бы ни хорохорились горемыки. Особенно тяжела трудовая эмиграция – эмиграция из бедной страны в богатую, когда непременно понижается статус, социальный уровень, ты попадаешь в окружение таких же горемык, как ты сам. И вырваться из этого круга – ох как нелегко.
Мне памятен старинный перевод из Данте на эту тему:
«Ты будешь к хлебу привыкать чужому,/Узнаешь ты, как горек он и солон,/ Как лестница крута к чужому дому».
Я не нашла, кому принадлежит этот заблудившийся в моей голове текст. Лозинский, классик перевода, получивший за него Сталинскую премию, перевёл гораздо хуже: «Ты будешь знать, как горестен устам
/Чужой ломоть, как трудно на чужбине /
Сходить и восходить по ступеням.” (Оригинал на всякий случай для тех, кто может оценить: Tu proverai sì come sa di sale
Lo pane altruì, e com' è duro calle
Lo scendere e 'l salir per l' altrui scale).
Впрочем, отставим филологические изыски.
В Прибалтике нормальный жизненный путь молодого человека – эмиграция. Чаще всего в Британию, Ирландию. На моей памяти они заместили собой всех работников фабрики по выделке резиновых ковриков в Дублине, на которой мы их когда-то закупали. И то сказать, работа грязная, вонючая, вероятно, вредная, абсолютно неквалифицированная. Как раз для трудовых иммигрантов. А ведь эти ребята в большинстве с высшим образованием, на что-то, видимо, рассчитывали… А стали строителями, водителями, формовщиками ковриков. Это ещё если повезёт. Каждый труд, конечно, почётен, но лучше бы прикладывать его к обустройству своей страны, где твои предки, память, где ты, в конце концов, полновесный гражданин.
А дОма… дОма разруха? Нет, у этих ребят-прибалтов не разруха – угасание. Опрятное угасание ( в Прибалтике искони опрятно). А как по-другому-то быть может, если хозяйственная деятельность сворачивается, а молодёжь уезжает? Всё это я наблюдала несколько лет назад в Литве.
Так что в смерти Кольки я вижу не просто гибель непутёвого пьянчужки. Колькина судьба – это наша общая постсоветская судьба эпохи глобализации. С каким восторгом ловили мы, желторото-наивные, первые знаки открытости в конце 80-х: наконец рухнул проклятый железный занавес, отменена прописка, теперь можно гонять туда-сюда, наниматься на работу там и сям – никаких тебе выездных комиссий при райкоме партии, никаких разрешений-дозволений. Вместе с занавесом рухнула и промышленность, и отъезд стал во многом предрешён. Собственно, и сегодня наши украинские братья мечтают ездить в Евросоюз – наниматься мусорщиками и мойщиками нужников. Хорошо бы кто-нибудь из них вспомнил Кольку из Запорожья – и призадумался.
Судьба Кольки и ему подобных – это результат распада СССР, глобализации, которая привела к деиндустраиализации нашей бывшей общей родины. Индустрия, заводы и фабрики, помимо выпуска продукции, имели огромное организующее значение. Человек был встроен в прочную социальную ткань, он ехал по предначертанным рельсам, и всё это не давало ему пасть на дно. Когда эта ткань распалась – человек оказался один, без поддержки, без руля и без ветрил. Отдельные люди – сильные, волевые, удачливые – вступили в капиталистическую «войну каждого против всех» - и выиграли. Но большинство – маленьких и слабых – проиграло.
Земля тебе пухом, Колька.
domestic-lynx
Свежие комментарии