Жизнь не является даром: жизнь – это прежде всего, воспроизводство жизни. Это огромное множество процессов, которые, хочешь или не хочешь, необходимо организовать – чтобы элементарно выжить (не говоря уже о красивой жизни).
Сегодня острее острого стоит вопрос о человеке, компетентном выживать. То есть таком, который не нуждается в опеке, как психически больной, неадекватный, неспособный самостоятельно выжить пациент.
История показывает нам два типа компетентных в деле выживания людей. Это сформированный в борьбе с дикой природой и в рамках натурального хозяйства[1]«Самоделкин» и сформированный в рамках социального устройства «Командный игрок».
Либо я сам знаю, как сделать или починить необходимую для жизни вещь; либо я знаю, кто, где и почему мне её сделает или починит. Первое относится к «Самоделкину», вторая – к «Командному игроку».
Тяготение командных к плановому хозяйству очевидно, объяснимо, проявляется уже при Бисмарке в Германии, и с начала ХХ века в России, где к социальной организации переходят прежде самодостаточные домовладения натурального хозяйства. Если ты сам не можешь, не умеешь сделать необходимого – то, естественно, тебе нужны гарантии, что смежник не подведёт, сделает его качественно и в срок.
Ты хочешь не просто уповать или надеяться на это, а твёрдо знать. Или же тебе придётся «на всякий случай» учится всем ремёслам, а это очень тяжело, трудно, и к тому же человек, умеющий всё – поневоле всё умеет плохо. Совершенства может достичь мастер только в узком деле, которым постоянно и не отвлекаясь, занят.
Главные качества командного игрока – немецкий «ордунг» (порядок) – то есть дисциплинированность, ответственность, неприятное, но необходимое слово – «покорность». В командных играх нет «персональной судьбы», в них «все судьбы в единую слиты». Твоя жизнь в руках смежника, но и его жизнь в твоих. Вы как бы взяли в заложники друг друга, заменив натуральное хозяйство «столыпинского мужика на все руки мастера» - производственной кооперацией.
Если твой смежник окажется нечестным или разгильдяем – это может сказаться на тебе вплоть до гибели. Яркая иллюстрация этому – «Великая Депрессия» в США с её миллионами голодных смертей (причём без социальной революции, без коллективизации и индустриализации, без войны – буквально на «ровном месте»). В чём причина того американского голодомора?
Люди, увлекшись разделением труда, разучились кормить себя сами. А в разделении труда случился какой-то сбой, произведший «эффект домино»: вся производственная кооперация сложилась, как карточный домик (в этом величайшая опасность рыночной экономики). Ведь если на конвейере не работает один человек – то срывается работа всего конвейера, сколько бы людей там не трудились! 99 из 100 будут работать честно, но один разгильдяй может их всех угробить, не выполнив свою часть уговора…
Именно потому я и говорю неустанно, что рыночная экономика закончилась вместе с натуральным хозяйством архаичного общества. Свободный рынок не опасен, если на нём реализуются излишки натурального хозяйства. Такой рынок выгоден, как приработок, как подсобный промысел: даже если на нём твою картошку не купили, ты её сам съешь и не помрёшь.
Вместе с разделением труда рыночные отношения должны были отмирать, и тем больше – чем сложнее разделение труда в городском обществе. Рабочий не сможет кушать свои гайки и болты, как крестьянин кушает гусей и картошку, не нашедшие сбыта на рынке. Рабочий – заложник сбыта, заложник поставок, без того и другого он мертвец. Рабочий требует жёсткого контроля над своими смежниками по цепочке производственной кооперации, и потому готов мириться с жёстким контролем над собственным трудом со стороны своих смежников. Они связаны железной цепью выживания, и это не шутки.
Городской обыватель – не старовер Лыков, которому наплевать, по большому счёту, что творится в большом мире и какие решения принимают в правительстве. Для горожанина гарантии бесперебойного снабжения – вопрос жизни и смерти.
Потому и должна была совмещаться урбанизация с отмиранием архаичных практик свободного рынка с его неопределённостью количества товаров и ценообразования. С этим можно было мириться, когда ты сбывал излишки домашней продукции, но с этим нельзя мириться, когда твой сбыт – единственный твой источник существования!
В силу множества трагедий, несмотря на такие события, как Великая Депрессия, казалось бы, явно давших понять, что ждёт горожанина в условиях свободы цен и поставок – урбанизация прошла отдельно от смены рыночных практик на плановую экономику.
А рынок в мегаполисе – это не окружная «ярмонка» между самодостаточных сёл! Рыночные отношения в большом городе – это постоянная угроза кризиса, великой депрессии + огромное количество люмпенизированного прекариата[2], утрачивающего и профессиональные, и человеческие качества. Это и огонь, лижущий пятки, и бомба замедленного действия.
+++
Если «Самоделкин» натурального хозяйства, рукастый мужик, умеющий всё необходимое сделать и починить самолично, нуждается в ресурсах, то командный игрок – в правах. И то, и другое – ресурсный доступ, но у самоделкина прямой, непосредственный, у командного – опосредованный и усложнённый непрямым характером.
Что нужно столыпинскому самодостаточному, натуральному мужику? То, чего он требовал от царя три века подряд – земля. Ну, кроме земли ему нужны, понятное дело, дожди, урожайность – а больше ему ничего не нужно.
Однако при неурожае и самоделкин, каким бы рукастым ни был – помрёт. Он умеет только обрабатывать ресурсы, но создавать ресурсы из ничего – и ему не дано.
Командный игрок не выращивает хлеб сам. Ему хлеб привозят по продуктопроводу, созданному в рамках системы «поручение/оплата». Государство даёт горожанину поручение, и если оно добросовестно выполнено – государство же даёт ему и хлеб.
А как быть горожанину, если поручение честно выполнено – а хлеб не дали? Или, что чаще, не дают ни хлеба, ни поручений, посылают «искать» себе занятость, как будто занятость – грибы в лесу?
Такая ситуация для горожанина критична. Потому он объективно заинтересован в трудовых правах, заменяющих ему ту землю, которую боготворит натуральный хозяин, самодостаточный аграрий на самообеспечении. Трудовые права – это земля горожан, их нива, их поле, их жизнь. Уберите права – и работодатели, наниматели станут постоянно снижать оплату труда, ухудшать его условия, соревнуясь друг с другом в экономности. Этот процесс быстро приведёт горожанина в ад, и живые станут завидовать мёртвым!
Горожанин нуждается в трудовых правах так же, как безземельный крестьянин в земле. И их отсутствие имеет одинаковый для обоих случаев эффект. Горожанин без гарантий заработка и его величины – то же самое, что безземельный крестьянин. То есть или совсем труп, или забитый, бесправный, бессловесный, как скот, батрак.
+++
Если бы человек был рациональным существом, то город сам по себе (своими условиями и угрозами) сделал бы его социалистом.
Но человек устроен сложнее счётной машины, у него велики доли эмоций, маразматических кривляний, предубеждений, логических сбоев, обретающих характер устойчивых мемов[3], капризов, суеверий и т.п.
Поэтому не все горожане социалисты – хотя, по уму, все должны бы в социалисты записаться. Это, в конце концов, вопрос их выживания, вопрос их личной безопасности! Подвоз не может быть «свободным», он должен стать гарантированным – иначе в любой момент город может упасть в катастрофу…
+++
Говорят, что фермер вольнолюбив, а горожанин склонен к тоталитаризму, к вождизму, фанатичной партийности. Это вытекает из самой жизни, из уклада сельского и городского. Селюк видит в государстве нахлебника, отбирающего зерно и рекрутов, и склонен ограничивать государство. Горожанин – наоборот, защитника и кормильца, источник своего ежедневного рациона. Селюки по своей природе анархисты, горожане – склонны обожать вождей и правящие партии.
И не потому, что им так нравится быть в ошейнике, а потому, что жизнь велит им кормить собой ту систему, которая тебя кормит. Защищать эту систему, как бы трудно это для тебя ни было: ведь ты без неё не жилец, не будет её – не станет и тебя.
Этого не понимает дегенерат, сельский он или городской, но нормальный человек в городе очень остро это чувствует, что повышает его ответственность, дисциплину и самодисциплину, его склонность подчиняться командирам, вымуштрованность. Если выживание производится только коллективными усилиями, то общее выше личного в прямом, производственном и житейском смысле.
Конечно, речь идёт не о городских тунеядцах, которые вообще не понимают, откуда что к ним в рот залетает, а о городском социализированном элементе, о рабочих и служащих.
И рабочий, и служащий баррикадные вольницы воспринимает не как «свободу», а как угрозу, себе и своей семье. Демократические выкрутасы могут повредить продуктопроводы, которыми живёт рабочий и служащий, а современные продуктопроводы имеют порой очень и очень сложную конфигурацию. Ударишь в одном месте - парализует на всём протяжении. Люди, умиравшие в страшное лихолетье ельцинских «реформ» - до последнего не могли понять, куда пропали их средства к существованию, и почему им нет места среди покупателей переполненных благами магазинов.
Кропило сласти мушиное сеево.
Хлеба зерном в элеваторах портятся,
а под витринами всех Елисеевых,
живот подведя плелась безработица.
-Эти стихи Маяковский писал про царскую Россию, а звучит – как про 90-е годы ХХ века. Потому что механизм одинаковый: сломан продуктопровод, человек потерял доступ к ресурсной базе выживания, к средствам существования.
Понимаете? Не сами эти средства пропали (как бывает при неурожае, когда хлеба просто нет в природе), а доступ к ним сломан!
Средства – вот они, в соседнем магазине, но денежный рыночный механизм не выделяет их на твою долю. Обездоленность – это когда «всё есть, но не про твою честь».
+++
Главный рациональный интерес человека – держать в своих руках и под своим контролем как ресурсы благо-извлечения, так и контроль за распределением благ. В условиях сложного и многомерного разделения труда единственный способ контролировать собственное выживание – это экономические права человека (гарантии).
Человек, который лишён экономических гарантий в обществе разделения труда – заложник стихий и жертва шантажистов.
Он не может сам себя прокормить, и вынужден канючить блага у системы. Если система ничего ему законодательно не гарантирует – она оттопчется на нём так, что живого места не останется. Его заставят вымаливать тяжкий труд – как нищий вымаливает милостыню. И ещё не факт, что в итоге предоставят!
Именно в такое ужасное положение наши города проваливаются с идиотскими «либеральными» реформами. Но как объяснить это дегенератам, не понимающих причин и взаимосвязей в очевидных бедствиях людей?!
+++
Важно вот что: в условиях больших городов инстинкт самосохранения и социалистическая ориентация означают одно и то же.
---------------------------------------------------------------------------------------------------------------
[1] Яркой иллюстрацией являются наши современники, Лыковы. Это семья отшельников, прожившая свыше 40 лет отшельниками в горах Абаканского хребта Западного Саяна (Хакасия). В 1930-е годы несколько семей, в том числе и Лыковы, ушли в Саянскую тайгу и много лет жили в строгой изоляции. В 1978 году геологи случайно обнаружили Лыковых при обследовании реки Большой Абакан. История о семье отшельников, незнакомых с современной цивилизацией, получила огромный резонанс в советской прессе тех лет.
Лыковы жили в построенной избушке на берегу горного притока реки Еринат. Занимались охотой (огнестрельного оружия не имели; на тропах рыли ловчие ямы, при заготовке мяса на зиму его резали тонкими полосами и вялили на ветру), рыболовством (рыбу ели сырой, печёной в костре и сушили впрок), собирали грибы, ягоды, заготавливали кедровые орехи. На огороде выращивали картофель, репу, лук, горох, рожь, коноплю. Не знали хлеба. Все годы отшельничества у Лыковых не было соли, что, по их признанию, доставляло «истинное мучение». Занимались прядением конопли и ткачеством для изготовления одежды, которая у Лыковых была домотканая и соткана на ручном ткацком станке. Летом ходили босые, зимой — в обуви из берёсты, позже из кожи, когда научились выделывать шкуры. Для добывания огня использовали кресало и кремень.
[2] Прекариат - (от лат. precarium — нестабильный, негарантированный и «пролетариат») — социальный класс работников с временной или частичной занятостью, неустойчивой и нестабильной. Для прекариата характерны: неустойчивое социальное положение, слабая социальная защищённость, отсутствие многих социальных гарантий, нестабильный доход, депрофессионализация. Трудовые отношения между прекариатом и работодателем носят название прекаризация.
[3] Например, плановое хозяйство намертво увязывают с ГУЛАГом, хотя связь между ними далеко не очевидна, и, по крайней мере, не обязательна.
Александр Леонидов
Свежие комментарии