Ты, братишка, службы не нюхал, а я, братан, с красными глазами в противогазе на тумбочке рота подъем два года раком марш, стой где умер, отдал. Помню, вышиваю как-то деду вензель на выходном исподнем трико, ротный заходит, как служба, солдат, не желаешь ли кого заложить, никак нет, себе вышиваю, люблю, когда на четыре размера больше.
Камбат, батяня, батяня, камбат…
Если Родина долго по-большому не воевала, у нее прыщи лезут, чешется, плохо спит, лишние люди, как насекомые, по ней бегают. Да, футбол, да, очки очкарику вбить в очко, через турникет всем районом прыгнуть, поссать хором веером на район. Но это удаль, не доблесть, а хочется того и другого, и чтобы не росло после нас ничего, и хорошо бы нигде.
I can’t get no satisfucktion…
Сила в правде, американец. А правда в том, что один сторожевой крысой служил на складе, у другого невинный белоснежный билет, но к людям они всегда в шинелях выходят. И поют в огромные микрофоны. И мы пляшем. Строем. С ружьями. С пеленок до савана четко помним, как портянки надо наматывать. И когда ты считаешь, сколько нас за войны потрачено, а сколько можно было бы сэкономить, ты нас обижаешь, американец. Мы на себе не экономим. Нам жалко, когда нас кому-то жалко, а сами мы себе — беззаветный отважный геройский похуй.
kostaz88-dzhon
Свежие комментарии