Прорыв и разрывы

Временное, замороженное, межеумочное состояние посткатастрофы, когда кое-как собрали то, что уцелело, не может превратиться в постоянное

Круче нас — только горы, яйца и кривые биржевых котировок при кризисах. Мы показали и доказали — уже много лет занимаемся тем, что показываем и доказываем. Начиная с второй чеченской и заканчивая сто пятнадцатой сирийской; начиная с Южной Осетии и заканчивая Крымом; начиная с Олимпиады и заканчивая чемпионатом по футболу. Но с какого-то момента очередные публично предъявляемые свидетельства нашей крутизны перестали оказывать предусмотренный сценарием электоральный эффект.

Что-то поменялось.

Что?

Президентская кампания-2018 была выдержана в знакомой, обкатанной за многие годы триумфалистской стилистике. Гвоздь программы — послание президента, кульминация послания — компьютерные мультики про наше новейшее оружие, благодаря которому мы опять способны задать жару кому угодно. Но рейтинги, начиная с весны, устойчиво идут вниз. А вслед за ними — проигрыш нескольких региональных выборных кампаний, уличные протестные акции в самых разных точках страны, от Подмосковья до Архангельска, от Кемерово до Магаса и Владикавказа; и это не старый политизированный протестник, это те, кто никогда раньше на улицы не выходил. Неужели «путинское большинство» расхотело всех победить?

Иначе говоря, в чем именно наметившееся непонимание между этим самым большинством и национальным лидером?

Гипотез и реконструкций может быть множество, но как по мне, ключевое слово сказал сам Путин, и сказал его как раз в том самом послании, где мультики. Это слово — «прорыв». Причем произнесено оно было в усиливающей конструкции — «отбросить все, что мешает прорыву».

Похоже, что именно в этом вопросе страна — впервые за многие годы — с ним не очень-то согласилась.

Я уже писал недавно, что базовый скрипт, посредством которого собирается и на котором держится «путинское большинство» — это скрипт реакционный. Практически все составляющие риторического пакета — это контртезисы к реалиям предыдущего периода: «Единая Россия» как антитеза России «разделенной», «реальные дела» как альтернатива пафосному и беспомощному словоблудию тотальной «гласности», «сильная власть» как антитеза предыдущей «слабой», «стабильность» как альтернатива «реформам», «патриотизм» как опровержение компрадорского «западничества», даже «сбережение народа» — это скрытая полемика с гайдарочубайсовским «не вписались в рынок». Понятно, что скрипт работает тем хуже, чем дальше мы во времени от точки отталкивания, но некоторые константы по-прежнему заданы этой самой точкой.

В частности, не представляет сомнения, что «проклятые 90-е» были именно «прорывом» — в полном смысле этого весьма многозначного русского слова, с соответствующим набором коннотаций — от прорыва фронта до прорыва канализации. Прорывом из затхлой, деградирующей постбрежневской реальности в некую новую, страшную и опасную, но другую во всем. Переживание этого опыта оказалось настолько сильным, что в массовом запросе, оформившемся окончательно к выборам-99, было своего рода табу на все и всяческие «прорывы», и Путин идеально этому запросу соответствовал. Более того: все последующие годы он только укреплял этот образ «волнореза», стоящего на пути разнообразных «реформ», кризисов и революций, раз за разом противопоставляя себя стихиям изменений — будь то «майданы» в стране и за ее пределами или любые радикальные течения, от ультралиберальных до националистических.

В официальном политическом языке за эти годы утвердилось доминантой слово «развитие», обычно в дополнении с прилагательным «социально-экономическое». Еще рядом с ним все чаще употребляется слово «стратегия». Смысловой скрипт, в который разворачивались эти слова, в переводе с официального на понятный означал примерно следующее. «Развитие» — это когда все остается как было, только почему-то дали больше денег. «Социально-экономическое» — буквально «и самим заработать (экономическое), и людям что-то оставить (социальное)». «Стратегия» чаще всего означало «мы знаем много слов, помогающих нам сказать все это так, чтобы никто не понял».

Слова эти обычно брались прямиком из латинского словаря —

далее